Дома у Александра Николаевича я бывал несколько раз и всегда поражался несоответствию его обстановки и «паспортному» возрасту хозяина. Все окна квартиры на юг, на солнце, на стене большой экран телевизора и пухлые книжные полки, на журнальном столике не горка лекарств с тонометром, а кипа свежих газет, журналов и современный смартфон. Хозяин неизменно бодр, много читает, занимается журналистикой и общественной деятельностью. Вот и в день моего последнего визита звонит кому-то по поводу предстоящих 8 марта городских торжественных мероприятий.
— Большой праздник! — поясняет он. — Женщина — это главный на земле человек. Она и мать, и супруга, и хранительница домашнего очага. Хорошо, когда есть за плечами большая семья. У меня вот три дочери, пять внуков, шесть правнуков и две праправнучки! Я счастливый человек! А еще я очень везучий — много раз бывал на волосок от гибели, а дожил до такого возраста.
— Так в чем Ваш секрет долголетия?
— А нет никакого секрета. Я просто никогда не курил, вел физически активный образ жизни и сегодня тоже стараюсь больше двигаться, ходить пешком. Нужно живо интересоваться окружающим миром, читать умные книги, общаться с людьми. Главное даже не здоровье сохранить, а здравый ум и оптимизм.
— Как Вы стали военным летчиком?
— Я сын своего поколения, и в детстве, как многие мальчишки, мечтал о какой-нибудь героической военной специальности. Все же понимали, что скоро будет большая война. Я «западэнэц», родом с самого запада Украины, но тогда и в мыслях у моих ровесников не было какого-то мерзкого национализма. Мы все искренне хотели защищать свою великую единую советскую Родину. Вот я и решил стать летчиком. Поступил в «летку» и окончил училище перед самой войной. Потом четыре страшных военных года и дальнейшая служба. Так 25 лет родной авиации и отдал. И горжусь этим.
— Вы прошли всю войну с первого до последнего дня. Как живется сегодня, как настроение на пороге 75-летия Великой Победы?
— Нормальное настроение, нормально живется. Великий праздник скоро отметим. Но мне кажется, что нам нужно меньше придавать помпезности этому мероприятию, а больше разбираться с исторической правдой — как допустили до войны, кто виноват?.. Необходимо уже окончательно определить и признать негативную роль Сталина в той трагедии. Окончательно и без всяких попыток его как-то частично обелить. Окончательно! Без этого у нас просто нет нормального будущего.
— Вы были участником Парада Победы 24 июня 1945 года. Что об этом событии вспоминается?
— Это очень знаменательная часть моей жизни. Тот Парад, кстати, случайно совпал с моим днем рождения! Тогда я, как и многие, даже до конца и не осознавал, что участвую в большом историческом событии. Хорошо помню тот день. Пасмурно. Холодно. Дождь. Весь центр Москвы просто запружен людьми. Отовсюду льется музыка, все вокруг счастливы. Из нашего полка — 1-го Гвардейского Краснознаменного Брянского авиационного в Параде приняли участие одиннадцать лучших летчиков. Согласно расчету мы стояли прямо напротив Мавзолея. Все отлично помню: и появление на Красной площади командующего Парадом маршала Рокоссовского и принимающего Парад легендарного маршала Жукова... Его, кстати, мне позже удалось увидеть еще и ближе — в фойе МХАТа перед праздничным концертом. Во время этого концерта, когда публика узнала, что в зале сам Жуков, все встали и долго-долго ему аплодировали.
Но Парад Победы хоть и замечательное событие, вспоминаю я о том времени с немалой долей горечи в сердце. Ведь сколько боевых товарищей до него не дожили... Мой полк потерял пятьдесят самолетов, двести человек в боях погибли. Одиннадцать авиаторов полка стали героями Советского Союза. Среди них, например, посмертно Николай Гастелло...
Я сам просто чудом несколько раз в живых оставался. Два раза за линией фронта сбивали, 40 осколков из меня вынули... Но мне очень хотелось выжить и нашу Победу увидеть.
— Расскажите, как это было.
— Первый раз, когда подбили, удалось посадить самолет на густой кустарник, все остались живы и добрались до своих. А вот летом 1944 года произошла трагедия — половина экипажа погибла. Ночью над территорией оккупированной Польши наш бомбардировщик подцепил сзади немецкий истребитель. Он нас три раза из пулемета и резанул. Самолет загорелся. Смертельно раненый командир дал команду его покинуть.
В горячке я даже не сразу понял, что ранен. Выбросился с парашютом, приземлился на лугу около леса, ощупал себя — весь посечен осколками. Ножом разрезал правый сапог — так он не снимался, нога распухла, все брюки в рваных дырках, кровь натекла. Стал ножиком тихонько ковырять, искать в теле осколки. Сорок штук...
От большой потери крови мутило, пить очень хотелось. Срезал для костыля ветку, доковылял до ручья, попил, обмыл раны. Наступал рассвет. Что делать дальше, в тылу врага? В кобуре пистолет, но как выжить и не попасть в плен? Превозмогая боль, пошел через лес. Прошел день. В сумерках услышал скрип крестьянской повозки. Значит, рядом деревня. Силы уже кончались, опираясь на палку, добрался до нее, но долго не решался себя обнаружить, вдруг там немцы? А даже если их нет, то как местные ко мне отнесутся? Но делать нечего, решился, постучал в окно крайнего дома. Хозяин выглянул на улицу.
— Ты русский летчик?
— Да.
— Я видел, как ночью горел твой самолет...
Провел в хату. Хозяйка теплой водой омыла мои раны, чем-то смазала, забинтовала. Потом накормила. Мне рассказали, что наш самолет упал на дом лесника. Один раненый летчик в нем еще некоторое время был жив. Стонал, звал маму. Но вскоре умер.
Хозяин сказал, что не может оставить меня в сарае — найдут немцы. Отвел за околицу в спелую рожь. Там я уснул. Утром услышал гул моторов и голоса — к хате подъехали немцы. Они спрашивали хозяина не знает ли он, где прячется сбитый летчик, предлагали за меня 10 тысяч злотых, но поляк меня не выдал. Сказал, что никого не видел.
Немцы поехали дальше, к сбитому самолету. Забрали у мертвых членов экипажа оружие, документы, награды и уехали. Позже лесник с женой похоронили троих моих погибших товарищей на краю той деревни. Так в польской земле навечно остались советские летчики Маркин, Егоров и Бурчак. Потом уже я узнал, что в живых от экипажа остались трое — я, Марков и Захаров. Последний попал в плен, а Марков сразу добрался до польских партизан. К ним приютивший меня поляк — Константин Глищинский смог и меня переправить. Мне устроили настоящие добрые проводы: накрыли стол, щедро угостили самогоном и на телеге отвезли в лес. Там в партизанском отряде меня стал лечить польский доктор Тадеуш. Вынул осколки. Как выяснилось через много лет, не все. Один до сих пор в ноге сидит. Но тогда я пошел на поправку, раны стали заживать.
Летом наша армия стала Польшу освобождать, и моим партизанам нужно было двигаться на Запад. А меня переправили к советским партизанам. Дождался с ними прихода наших войск, прошел проверку и сразу снова в полк. Война продолжалась.
— Вы бывали после войны на местах тех событий?
— Конечно. Это польский хутор Зарудня. В 1967 году по приглашению бывшего командира польского партизанского отряда Марьяна Трендоты я там побывал. Незабываемая встреча: слезы, цветы, объятья, хлеб-соль по русскому обычаю. Константина Глищинского, увы, не нашел. Сказали, что он уехал жить куда-то на запад страны. Потом и второй раз туда приезжал. При огромном скоплении народа с воинскими почестями поляки открывали памятник моим погибшим товарищам. Мне выпала честь его открыть...
