Путешествие в Звездный началось для меня довольно буднично: загруженное машинами Щелковское шоссе, одноэтажные домики по обочинам, деревянные заборы, собаки, ледяная каша под колесами. Мы чуть не проехали поворот на сам городок, и если бы не подробное описание пути, наверняка не заметили бы стелу с названием “Звездный”. А ведь когда-то ее изображение узнавал весь мир… После стелы еще несколько сот метров соснового леса – и вот перед нами контрольно-пропускной пункт.
Сергей Волков встречал нас на своей машине. Знакомство получилось скомканным – мы переносили оборудование для фотосъемки из багажника в багажник, наскоро определяли точки, где надо будет “отработать”, договаривались о лимите времени. Пауза наступила, только когда мы въехали на территорию самого городка.
– Как тихо. А почему никого не видно? – это была моя первая фраза, которая не касалась организационных вопросов.
– Встреча с экипажем, – как о чем-то обыденном и каждодневном сообщил Волков.
И вот тут, после этого короткого ответа, меня “пробило”. Я вдруг осознала, что на самом деле нахожусь в Звездном городке, из которого началось покорение космоса, а человек с мальчишеской улыбкой – тот самый Сергей Волков, который два года назад был командиром космической экспедиции, выходил в открытый космос, а недавно получил орден из рук президента РФ.
Вопросы нахлынули все разом, и мне пришлось отдышаться, чтобы вернуть своей речи внятность.
– Встреча с экипажем? Разве они только что вернулись?
– Ну, если честно, это условности. Знаете, такая традиция, которая пошла еще с первого полета. На самом деле экипаж давно уже здесь, все их видели, пообщались уже не раз, но так заведено – давно еще.
– А как отмечают?
– Сначала торжественная часть: все собираются в зале, зачитывается приказ, космонавтов поздравляют с удачным возвращением. А потом – неофициальная, это уж как пойдет.
– Наверное, у вас много традиций?
За разговором мы успеваем подъехать к административному корпусу, выгрузить оборудование и даже подняться в кабинет Волкова. В корпусе идет ремонт. “Финансирование увеличивают, можно наконец привести в порядок бытовую часть”, – чуть позже поясняет космонавт. А пока мы расставляем свет, штативы и включаем диктофон, продолжает отвечать на мой вопрос.
– Традиций много. Это везде так: чем опаснее профессия, тем больше в ней традиций и суеверий.
– А какие еще традиции?
– Всех не перечислишь. Есть традиция расписываться на двери номера, из которого уходишь в полет. На Байконуре мы живем в специальной гостинице. Есть одни и те же номера, где живут только члены экипажа, отправляющегося на орбиту. Двери там периодически приходится менять. Как только она вся подписями заполняется – ее снимают и ставят в Музей космонавтики. А в номер – следующую дверь, чистую. Дверей пять или шесть уже точно поменяли.
Не знаю, как в обычной жизни, но во время интервью я обратила внимание, что Сергей постоянно улыбается. И невольно начинаешь улыбаться ему в ответ. Мы попробовали сделать фотографии “с серьезным Волковым” и потратили кучу времени, чтобы получить хотя бы один снимок – в момент щелчка затвора улыбка все равно выползала на его лицо. К концу фотосессии мы все уже просто хохотали.
– А что это за фотография? – поверх бумаг на столе лежит ни на что не похожий снимок.
– Это мы чинили корабль. У нас был выход в открытый космос, а потом уже на земле ребята сделали фотографию той заплатки, которую мы поставили.
“Открытый космос”, “чинили корабль”, “поставили заплатку” – космонавт говорит об этом так легко, как будто просто поменял масло в автомобиле. Я требую подробностей.
– Перед этим два экипажа возвращались не совсем штатно: у них не происходило деление корабля – не отходила отделяемая часть. Из-за этого на спуске вместо нормальной перегрузки в 4–5 единиц, у них было 9–10. Но это не самое плохое. Корабль должен возвращаться защитным слоем к земле, во время входа в атмосферу защитная часть обгорает. Это впечатляющее зрелище: в иллюминатор видишь языки пламени, потом иллюминатор покрывается копотью, потом копоть обгорает, и ты опять видишь огонь. А тогда корабль возвращался люком вперед. Люк не защищен, и это настоящее чудо, что все завершилось благополучно. Когда здесь все исследовали, пришли к выводу, что проблема в пироболте – он не взрывался и не открывал замок. Поэтому, когда мы были на орбите, было принято решение демонтировать патрон вручную. У нас было запланировано два выхода в открытый космос, и в один из них мы чинили корабль.
– Страшно в открытом космосе?
– Честно? Не знаю. Не успел заметить. Вообще, нас предупреждали, что нельзя смотреть на Землю (мы оба в первый раз выходили в открытый космос) – можно потерять ориентир в пространстве. Но нам было просто не до этого. За шесть часов надо было вскрыть обшивку корабля, вынуть пироболт и заделать дырку. И все это – в громоздких скафандрах, в невесомости… Поэтому, пока занимались работой, ощущений не было, была цель: выполнить задачу. Потому что на нас рассчитывали, надеялись, пироболт этот нужен был на земле, чтобы можно было понять, почему он не взрывался.
Знаете, что самое сложное было? Не было поручней. Корабль не предназначен для того, чтобы на нем выполнять какие-то работы. Если вы посмотрите на станцию, то она вся в поручнях, по которым космонавты перебираются. А корабль – он гладкий, обшит специальной термостойкой тканью, там вообще не за что ухватиться.
– Как же вы работали?
– Там есть грузовая стрела. Сначала я ее подвел к нужному месту, своего напарника на ней перевез. А потом уже сам по ней ползком добрался до рабочей зоны. Это как спиннинг – представляете? Мы болтались, как блесна на конце спиннинга: то вниз уйдешь, то вверх тебя дернет. И в перчатках от скафандра тяжело работать – инструмент толком не возьмешь. Ну а на Землю возвращались мы уже нормально. Гранату эту привезли – она под моим сиденьем в корабле лежала, ее потом благополучно взорвали. Потом уже целые тома выпустили – почему так случилось и как этому противодействовать. В корабле доработку сделали, целые коллективы работали. И американцы помогали.
Я, наконец, задаю вопрос, с которого должно было начаться интервью:
– А вы в детстве о чем мечтали?
– Я мечтал о том, чтобы быть летчиком. Так, собственно говоря, и получилось. Мечтать начал с трех лет – первый раз меня папа взял на аэродром (он тогда был летчиком-инструктором Харьковского училища), и пока он летал, его друзья посадили меня в самолет, и я сидел там, ходил, трогал все. И меня это так впечатлило, что у меня кроме этой даже мыслей не было никаких, кем бы я еще мог быть.
В этом плане я увлеченный человек. Как-то в детстве еще с мамой разговаривали, кем мне быть, и я понял, что больше никем – только летчиком. Родители особо не отговаривали, отец тогда занят был, мы мало общались. Он вообще узнал о моем решении случайно – во время интервью. Японская телекомпания снимала с ним программу, и они настаивали, чтобы мы с братом тоже в ней принимали участие. И вот когда журналист спросил, кем я хочу быть, я и сказал – летчиком. Отец тогда сильно удивился.
– А как получилось, что хотели стать летчиком, а махнули в космос?
– Я учился в Тамбовском высшем военном летном училище, должен был идти работать в дальнюю авиацию. Но последний курс пришелся на 95 год. Самое тяжелое время было для всей нашей авиации. У нас за первые полгода 50 процентов выпуска ушли из армии. Я хотел попасть туда, где хотя бы просто будут летать. Меня распределили в военную часть. Там тоже была интересная история. Всегда же хочется летать на чем-то новом или хотя бы перспективном. Я, когда приехал, пришел в отдел кадров, меня спрашивают: “На чем летал?” Я говорю: “На Ту-134”. “Значит, у нас будешь на Ил-18”. “Разве они еще летают? Они же старые!” “У нас очень новые, им всего по 10 лет!”
Потом вышел приказ о наборе в Отряд космонавтов.Написал рапорт (мне его еще подписывать не хотели, говорили – нам молодые и тут нужны), подал заявление в отряд. Меня долго отговаривали – смотри, какая статистика. Но это полбеды – могут просто по состоянию здоровья списать, и тогда уже точно никаких полетов. У меня, конечно, тоже были сомнения, но очень хотелось… Манило… Может, это пафосно звучит, но мне хотелось реализовать свой потенциал – не проверить себя, а что-то сделать для Родины. Ведь это очень важная государственная задача, и ты находишься практически на переднем рубеже.
– Со стороны все выглядит как-то просто: захотел стать летчиком – пошел учиться на летчика, захотел в космонавты – взяли в космонавты… Вы везучий человек?
– Не могу сказать, что все было просто. Пожалуй, самое сложное было в отце… Когда я решил написать рапорт в Отряд космонавтов, отец был в нем уже 20 лет, он был командиром Отряда космонавтов, и, конечно, ему еще рано было уходить. А ведь по нашим законам отец и сын не могут служить в одном подразделении. Мы долго говорили тогда… Он ушел, а я стал космонавтом.
– Он из-за этого не хотел, чтобы вы повторяли его судьбу?
– Нет, что вы. Просто он знал, каково это – быть космонавтом – изнутри. Что это колоссальная нагрузка, это постоянный риск – статистика не в нашу пользу, здоровыми до пенсии здесь редко доживают. Мы все хотим нашим детям лучшей судьбы. Я тоже не хотел бы видеть своих сыновей космонавтами, пусть уж выберут что-нибудь попроще.
– В чем еще была трудность?
– Вы знаете, что такое – постоянно пытаться перерасти отца? Доказать, что дело не в родственных протекциях? Его все очень любили, меня постоянно с ним сравнивали. И мне кажется, довольно долго сравнение было не в мою пользу. Я из кожи вон лез, чтобы делать все не просто как он, а лучше. Это постоянная внутренняя планка, которая не становится ниже с годами.
– Сейчас отец вами гордится?
– Мы не говорим об этом. Но отец вновь занял высоту, которую я пока и не думаю покорять, – он стал мэром Звездного. Его утвердили единогласно, он очень уважаемый и востребованный человек. Звездный – небольшой город, но у него высокий статус и много проблем. Космонавтику уже не так ценят, как прежде, и финансирование городка сократилось. Раньше Звездный принадлежал Министерству обороны России, теперь же всё – жилой фонд, дороги, уличное освещение, магазины – отец переводит на гражданские рельсы. То есть у него хлопотное хозяйство.
– А Земля из космоса маленькая?
– Земля из космоса? С той высоты, на которой мы летаем (это 400 километров, как отсюда до Тамбова примерно), – так вот с этой высоты Земля очень большая. Иногда даже кажется, что она плоская. Если не верить в науку, может закрасться сомнение. И только во время выхода в открытый космос, где шлемофон позволяет больший обзор делать, ты реально видишь, что Земля круглая.
– А какие ощущения в открытом космосе?
– Когда солнца нет, в космосе очень темно. Мы первый раз, когда выходили, планировали, что выйдем на ночной стороне орбиты. Но у нас из-за перерыва связи выход затянулся, и мы вышли на 20 минут позже, на самое солнце. У нас обоих реакция была одинаковая – обалдеть! Сейчас, конечно, телевизоры нового класса, хорошее качество изображения, позволяет все краски передать, но все равно это другое. Станция в солнечных лучах настолько яркая, что глазам не веришь. И Земля – это невозможно описать, это надо увидеть. А космос – он холодный и мертвый, от станции отвернешься и дрожь пробегает… Ну а что делать? Руки заняты, надо работать.
– Расскажите, как вы жили на станции? Чем занимались, как отдыхали, что ели? Там было тесно?
– Тесно не было, станция очень большая. Размер солнечных батарей – 2 футбольных поля. Подлетаешь к станции – она диаметром с километр и светится вся, как новогодняя елка. А личное пространство очень небольшое. Каюта – вот как это шкаф (Волков показывает на узкий шкаф для верхней одежды). Если дверь открыть – с одной стороны фотографии висят, с другой – спальный мешок на стеночке закреплен. Так и спим стоя – залезешь в мешок, за стенку закрепишься и спишь. Невесомость же! Вообще нет никакой разницы, как спать – хоть на потолке!
– Невесомость сильно мешает жить?
– Когда как. Иногда это даже приятно. Привыкаешь к ней, и если не понимать всей ее вредности, то даже здорово. У нас у всех есть дети, мы часто говорим – вот бы детям сюда на денек! И посмотреть на реакцию детей, насладиться их восторгом.
– А как там с питанием?
– Кормят вкусно, но рацион достаточно беден. Конечно, сейчас, с приходом иностранных партнеров, линейка продуктов расширилась, но нам хотелось бы, чтобы российского было больше. В основном у нас идут сублимированные блюда – каши, мясо, рыба. Ну и консервы. Питание калорийное, но не очень вкусное. Мы здесь натыкаемся на такой конфликт: с одной стороны, нам говорят, что продукты быстрого приготовления – это вредно, а у нас получается половина рациона – то же самое. Я слышал, в Мичуринске, под Тамбовом, начали разрабатывать новые продукты для космонавтов – это было бы здорово. Особенно если они будут на основе свежих овощей и фруктов – этого нам очень не хватает.
Была, например, такая история: у нас пришел второй грузовик, нам привезли яблоки, апельсины, и мы очень просили лук и чеснок. Мы распечатали всё, разложили, я яблоко взял и полетел на американский сегмент, к нашим американским товарищам. Там космонавт работает. Я ему кричу: “Грег!” Он оборачивается, и я ему яблоко – лови! Надо было видеть его лицо! Человек к тому моменту отлетал 70 суток, у него аж слезы радости потекли… Говорит: “Поделим?” Я отвечаю: “Это твое! Ешь сам, там еще лежит!” Это действительно огромная ценность там.
– Какое ваше любимое блюдо там?
– Я люблю десерты. Особенно – творог с орехами. Могу вообще только им завтракать.
– А вообще, на орбите строгий распорядок дня?
– Распорядок дня – как на земле. Встаешь – завтрак. Если есть время в течение дня или после занятий физкультурой – чай, кофе себе делаешь. У нас, конечно, работают диетологи, подбирается калорийный рацион в 3 000 калорий – это много, но у нас большие нагрузки – съедаешь от рациона процентов 70 всего. Есть меню, все четко расписано, но мы нарушаем. У нас обычно получается завтрак и ужин российский, а обед – интернациональный. Это же международная станция, есть американцы, японцы… Стартовали мы с корейцами, девушка делала вечер корейской кухни. Ели палочками – но там можно хоть одной палочкой есть, направил кусок, и он сам в рот летит. Потом, когда стыковали японский модуль, ужинали с японцем, японская кухня у нас была. Ну не суши, но рис был.
А еще мы ели салат, который сами вырастили, – это эксперимент у нас такой был. Мы выращивали рожь (но ее есть не будешь) и салат – он прекрасно у нас взошел, такие лопухи получились! И нам сказали – часть на землю привезите, а часть можете съесть. Вкусно! Такой продукт натуральный.
– Хотите опять туда вернуться?
– Да, я очень жду второго полета. Мы стартуем в конце мая – опять на полгода. Сейчас уже началась подготовка. Если все будет нормально, через два месяца полетим на Байконур.
– Удачного вам полета!
Сергей Александрович Волков, российский летчик и космонавт, полковник ВВС России, родился 1 апреля 1973 года. Он стал первым в мире космонавтом во втором поколении. Его отец, Александр Волков, трижды летал в космос.
В 1990 году Сергей Волков окончил среднюю школу в Звездном городке.
В 1995 году окончил Тамбовское высшее военное авиационное училище летчиков имени Марины Расковой.
С 5 марта 1996 года – помощник командира корабля Ил-22 авиационной эскадрильи управления и ретрансляции 353-го авиаполка особого назначения.
28 декабря 1997 года был зачислен кандидатом в Отряд космонавтов РГНИИ ЦПК им. Ю.А. Гагарина.
В ноябре 1999 года закончил общекосмическую подготовку, ему была присвоена квалификация “космонавт-испытатель”.
С 5 января 2000 г. по июль 2001-го проходил подготовку по программе полетов на МКС в составе группы космонавтов. С сентября 2001-го по февраль 2003-го проходил подготовку в качестве командира корабля “Союз ТМА”. Сергей Волков был дублером первого космонавта Бразилии Маркоса Понтеса, который совершил космический полет на корабле “Союз ТМА-8” с 30 марта по 8 апреля 2006 г.
Предварительное решение о назначении Сергея Волкова командиром 17-й долговременной экспедиции МКС было принято в августе 2006 г. совместно Роскосмосом и НАСА.
8 апреля 2008 г. экспедиция стартовала на корабле “Союз ТМА-12”, а 10 апреля корабль пристыковался к Международной космической станции. Во время полета Сергей Волков совершил два выхода в открытый космос: 10 и 15 июля, продолжительностью 6 часов 18 минут и 5 часов 54 минуты соответственно.
24 октября 2008 г. корабль “Союз ТМА-12” отстыковался от МКС. Спускаемый аппарат корабля совершил посадку на территории Казахстана, в 89 км севернее г. Аркалык. Особенностью 17-й экспедиции на МКС стало то, что впервые оба российских космонавта в ее составе были новичками в космосе. Ранее такое бывало только в самых первых групповых полетах в 1960-х годах.
За мужество и героизм в ходе космического полета Указом Президента Российской Федерации Д.А. Медведева от 6 февраля 2009 г. С.А. Волкову присвоено звание Героя Российской Федерации.
