Дать человеку шанс исправиться, или

О роли общественного контроля в местах не столь отдаленных

Именно взаимодействие российской пенитенциарной системы с общественностью, привлечение институтов гражданского общества к контролю за деятельностью УИС способно, по мнению нынешнего директора Федеральной службы исполнения наказаний России Геннадия Корниенко, как-то изменить сложившуюся в системе ситуацию.

О роли общественного контроля в местах не столь отдаленных

Стоит задуматься

Никто не спорит: вопросы содержания под стражей, как и другие значимые вопросы современной нашей жизни, должны постоянно находиться в поле зрения широкой общественности. Тем более что в местах лишения свободы обретаются без малого 700 тысяч человек, и в большинстве своем это люди так называемого репродуктивного возраста. Те, кто, по-хорошему, должны были бы стоять у станков и выращивать хлеб, рожать детей и покоить старость своих родителей. Но цифры безжалостны, и когда-то же они заставят нас всерьез задуматься! Стоит только вспомнить, что испокон веков в России заключенных причисляли к разряду «несчастных», как только они становились «сидельцами». И вдоль трактов, по которым шли этапом заключенные, стоял в такие дни народ: одни – чтобы поплакать о горькой судьбе этих «несчастных», другие – с узелками нехитрой снеди, чтобы подкормить арестантов. Сегодня же при том, что на строгом режиме осужденным, как правило, 27-28 лет, а отбывающим наказание в обычных колониях и вовсе 22-23 года, общество не торопится проникнуться к ним ни сочувствием, ни сколь-нибудь явственно обозначенным вниманием.

Мир по ту сторону закона: писать о нем или не писать?

Между тем, в любой стране общественный контроль за пенитенциарной системой был и остается сегодня самым эффективным способом защиты прав человека и достоинства личности. «Он – убийца и грабитель, а мы еще и должны думать о его чувстве собственного достоинства? Не слишком ли?» - возмутятся многие из тех, кто априори лишает человека, оказавшегося за решеткой, права быть таким же, как мы. Не скрою, мне, как журналисту, часто бывающему в колониях и пишущему о судьбах тех, кто оказался по ту сторону закона, не раз и не два приходилось слышать от коллег, что я роняю честь пера, обращаясь к старательно замалчиваемой и сегодня теме. Мол, неэтично это – писать о тех, кто преступил закон, не стоят они того, чтобы привлекать к их судьбам читательское внимание. А уж если и писать, то о высоком проценте рецидивов, малолетних преступниках, порой и читать-то элементарно не умеющих, но совершающих противоправные деяния куда как более жестокие, чем когда-либо прежде. Или о сплошь и рядом происходящем превышении полномочий сотрудников системы исполнения наказаний, о коррупции в их рядах. И что искоренить все это можно, лишь ужесточая наказание за совершаемые преступления.

Что ж, и это, к сожалению, реалии сегодняшнего дня. Только вот не худо бы услышать нам слова нашего современника, гуманиста Л. Рона Хаббарда, бывшего офицера полиции, которому его собственный профессиональный опыт и знание системы исполнения наказания подсказали простую, в общем-то, истину: исправление преступности зависит не от наказания, но напрямую зависит от восстановления у преступника самоуважения. Потому как каждая преступная судьба начиналась с потери человеком этого чувства. Человек же, переставший верить в себя, действительно становится угрозой для общества.

Главное – не в материальном

С ним солидарен и председатель Синодального отдела по тюремному служению епископ Красногорский Иринах, убежденный в том, что стержнем идеологии уголовного наказания, самой сферы исполнения наказания в виде лишения свободы должен стать именно процесс ресоциализации осужденных. Потому что неисправившийся преступник, вернувшись из мест лишения свободы, продолжает представлять опасность для каждого из нас. И одним только улучшением содержания осужденных проблемы исправления их мировоззрения не решить. Да, за годы существования Общественного совета при ФСИН России по Тамбовской области и не без его участия многое в колониях и СИЗО региона вполне осязаемо изменилось к лучшему. Обыденным явлением здесь стали комнаты релаксации и тренажерные залы, душевые кабины и парикмахерские, даже еду, будь на то желание и достаточное количество денег, можно заказывать домашнюю. Медицинскому же оборудованию, обеспеченности тюремных больниц дорогостоящими лекарственными препаратами, укомплектованности квалифицированным медицинским персоналом могут позавидовать многие из районных больниц и, тем более, сельских ФАПов на «воле». Но вспоминается картинка из собственной юности: буквально с раскрытым ртом я слушаю рассказы лесничего Николая Малахова, бывшего «политического» осужденного, по совокупности «преступлений» приговоренного к сроку наказания, намного превышавшему продолжительность жизни, и вышедшего на свободу по послесталинской амнистии. Но рассказывал он не об ужасах лагерного быта – о них я позже читала в «Одном дне из жизни Ивана Денисовича» Солженицына, а о том, что именно в заключении он научился любви к чтению, открыл для себя русскую классику. На самом деле, в спорах о литературе он мог шутя, что называется, заткнуть меня за пояс, хотя я была одной из первых на родном истфиле тогдашнего Тамбовского пединститута. Вынес он из лагерных «университетов» и другое, быть может, более важное умение – ладить с людьми, умение руководить ими. И обрести себя после освобождения, поверить в собственную нужность людям. Не зря до самой своей пенсии был он главным лесничим района, привычно занимая верхние строки ведомственных отчетов. Понимаю, что то было время, когда Никита Хрущев, помимо жизни уже моего поколения при коммунизме, обещал еще и показать миру в 1980 году последнего советского заключенного. С тех пор мы сумели разобраться в том, что преступность будет существовать, пока существует общество, но нам предстоит еще усвоить, что без участия общества в судьбах заключенных, без их ресоциализации ситуации с преступностью в стране не переломить.

Чем шире «мостик», тем лучше

Говорим с председателем Общественного совета при ФСИН России по Тамбовской области кандидатом юридических наук Александром Павликовым. Эту общественную структуру он возглавляет с самого начала существования Совета на Тамбовщине, и не бывает, по сути, ни одной недели, подчеркивает Александр Михайлович, чтобы члены Совета не выезжали в то или иное учреждение ФСИН на территории области. Заниматься приходится самыми разными вопросами – от превышения своих полномочий сотрудниками системы и инспектирования содержания осужденных до решения жилищных, социальных, бытовых вопросов сотрудников УИС.

- Мы много говорим сегодня о защите интересов и прав осужденных, - рассуждает мой собеседник. – Однако и сотрудники системы исполнения наказаний не должны чувствовать себя обделенными. Тем более что их зарплаты, особенно сотрудников младшего звена, коих в учреждениях ФСИН большинство, оставляет желать много лучшего. Кому-то из сотрудников или их родным и близким требуется дорогостоящее лечение, кто-то мыкается с семьей и маленькими детишками по съемным квартирам. У кого-то возник серьезный конфликт с осужденными, и членам Общественного совета приходится выступать в роли третейских судей, потому что только третьей стороне и доверяют в сложившейся ситуации осужденные… Словом, дел хватает. Общественный совет, образно говоря, и есть тот мостик между изоляцией осужденных в местах отбывания наказания и остальным миром, который позволяет состояться не на словах, а на деле их ресоциализации во время отбывания наказания. И чем шире этот мостик, тем больше надежды на то, что человек найдет свое место в жизни после освобождения, а в обществе проснутся-таки сострадание и милосердие по отношению к тем, кто оказался по ту сторону закона.

Не все мерится рублем

Говорю и с иереем отцом Сергием, который много лет несет тюремное служение. И разделяю его озабоченность тем, что совесть, правда, сострадание к попавшему в беду человеку (а есть ли беда горше, чем оказаться в заключении?) с каждым годом становятся все менее жизненными, хоть и говорим мы о духовно-нравственном возрождении. Но, видно, трудно это – родиться во второй раз, коль мерилом оценки благополучия и счастливой жизни человека все в большей степени становится его материальное благополучие.

- Вот так и теряет человек веру в себя, - ведет нить разговора отец Сергий. – Если твой сосед построил не дом, а дворец; если одноклассник разъезжает на машинах премиум-класса, меняя их чуть ли не каждые полгода; если жена и дети бывшего друга детства облетели полмира, отдыхая на престижных курортах, и ты, с их точки зрения, хронический неудачник, трудно бывает избежать краха амбиций, разочарования, понять смысл и назначение собственной жизни. Особенно если человек не ощущает поддержки родных и близких, не нашел еще своей дороги в храм. И рвутся связи с семьей, кажется человеку, что во всех его бедах виноват жестокий, равнодушный к его чаяниям мир, в котором он живет. И никакого просвета впереди, никаких внятных жизненных перспектив.

А коль так, то чем хуже, тем оно и лучше. Потеряв веру в себя, в ценность и значимость собственной личности, человек теряет и нравственные «тормоза», вверх тормашками летят прежние ценности его жизни. Стать на путь преступления для него – логическое продолжение этого безверия. Потому и важно, чтобы, освобождаясь из мест лишения свободы, вчерашний осужденный знал, что он не один в немилостивой к нему жизни. Роль Общественного совета здесь трудно переоценить. И с точки зрения решения вопроса трудоустройства бывшего «зека», и просто потому, что вчерашнему осужденному жизненно важно знать, что есть в его жизни люди, готовые протянуть руку помощи.

Дети – самое уязвимое звено

Есть и еще одна, быть может, самая значимая миссия Общественного совета. Это дети осужденных, отбывающих сроки. О том, что смотрят на них чаще всего по принципу «яблоко от яблоньки…», можно и не говорить, и так понятно. И это страшно. Уж если взрослого человека ломает и корежит отсутствие самоуважения, то что говорить о ребенке? Мне вспоминается судьбой преподнесенная встреча в вагоне поезда дальнего следования с нестарым еще вором «в законе», возвращавшимся с очередной отсидки. О том, «кто есть ху», он предупредил меня не без злой иронии и некой рисовки, ожидая, видимо, что я рысью побегу к проводнику, забьюсь в истерике, требуя поменять купе. Но ехала я с мужем, место было нижнее, так что я прочно сидела на своих чемоданах, так чего же мне было бояться?

А мой собеседник, отдав должное моей храбрости (или элементарной бесшабашности?) как-то исподволь разговорился. Неглупый от природы – недаром его «специализацией», среди прочего, была кража ценных изданий книг (а их еще и отличать от «макулатуры» надо уметь) - он с горечью рассказывал, что его рождение и «пророчества» родной бабки предопределили всю его жизнь. Дело в том, что мать, периодически «отмечаясь» в местах не столь отдаленных, и родила его в тюрьме, отец же и вовсе существовал скорее гипотетически. Бабка же не уставала повторять, что добра от «выродка» и ждать нечего. Он же мечтал о том, что докажет всем и каждому, что он-то совсем не такой, как его непутевые родители. Но… Методично, день за днем и год за годом сельская «общественность», целиком и полностью разделявшая мнение бабки, убивала в нем веру в себя, растаптывала чувство самоуважения. Какой бы краже ни случиться было в селе, априори обвиняли в ней маленького изгоя. А ему и вправду порой элементарно было нечего поесть, но ни разу он до воровства не опустился. И все же попал-таки на нары. За драку в клубе. Но, даже освободившись, верил какое-то время, что сумеет не повторить судьбу матери. Но куда там! На работу его председатель колхоза брать не спешил - мол, «ненадежный» парень. Девушки и те встречаться с молодым красавцем остерегались: того и гляди, поползет по селу дурная слава, и прости-прощай тогда и мир в собственной семье, и удачное замужество.

- Не устоял я – обозлился на весь мир, - исповедовался мне мой случайный попутчик. – А коль рос и жил в пуховом платочном «королевстве», то и красть начал с платков, которые тем легче было сбывать, что спросом они пользовались огромным. Но и в криминальном мире я все пытался доказать, что не лыком шит: оттого и прослыл дерзким, отчаянным, гораздым на риск. Признали, короновали, да радости как-то мало. Единственное, в чем не повторил своих «родителей», - детей не завожу. Не хочу, чтобы кто-то их обрек бы на мою судьбу…

Но эту главную свою миссию - защиту детей осужденных от дурной славы, от синдрома потери и нашего с вами милосердия, и самоуважения - обществу и Общественным советам тоже выполнить, похоже, еще только предстоит.

 

 

 

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №10 от 5 марта 2014

Заголовок в газете: Дать человеку шанс исправиться, или

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру