Роковой злодей? Уставший от самого себя неудачник?
И не потому, что режиссер-постановщик театра - заслуженный деятель искусств РФ Борис Горбачевский - вполне осознанно не “украшает” спектакль какими-либо новомодными “штучками”. Вот и голышом по сцене никто не бегает, через “твою мать” даже в кульминации аферы Кречинского не выражается, с жестами неприличными - тоже напряженка. Даже в костюмах - и в тех никакого отступления от канонов не наблюдается. И впрямь, казалось бы, скучно!
Да и сам Кречинский в исполнении Юрия Киселева зрителей не эпатирует - напротив, сдержан, не рвется уж в записные сердцееды. И хотя по привычке носит пока маску светского льва и соблазнителя, похоже, ищет дрова, по его же собственному выражению, “в прогоревшем камине”. Пожалуй, кризис среднего возраста его догнал-таки: жизнь не обещает ему новых увлекательных приключений, головокружительных авантюр - разжиться бы деньгами, чтобы реанимировать на свой манер понимаемую им честь картежника и шулера... А это, согласитесь, уже интересно. Потому что именно такой вот образ, созданный Юрием Киселевым, вполне укладывается в контекст нынешней нашей жизни, в которой, что называется, имеет место быть перманентный, по сути, кризис не столько финансовый, сколько общечеловеческий. Кречинскому же однозначно тесновато его ближайшее окружение: не с Расплюевым, простите, обсуждать высокие материи, равно как и с Федором особо не разговориться о смысле жизни и тайнах человеческой души. В общем, “и скучно, и грустно.” Вот-вот: есть в нем что-то от Арбенина, и на сходство это недвусмысленно (и даже чересчур) намекает знаменитый вальс Хачатуряна, написанный к лермонтовскому “Маскараду”, но не суть важно.
Найти выход там, где его не предполагается
Куда значимее другое: Михаил Кречинский, “гений” и даже больше - “Наполеон” - натура избранная, если не сказать - демоническая. Человек умный, сильный, разносторонне одаренный, он, несомненно, имеет власть над людьми. И так уж получается, что главный герой пьесы, воплощающий в себе, по замыслу драматурга, разрушительное начало жизни, в исполнении актера Киселева противостоит “закиси и застою” обыденности, ценностям мещанства. При всем своем цинизме и авантюризме его Кре-чинский остается дворянином, для которого светские правила и устои - отнюдь не пустые слова. Что ж, что собирается жениться он по расчету - Лидочка с ее богатым приданым для него своего рода “перпетум мобиле”: “У меня в руках тысяча пятьсот душ, - мечтает он о будущем, которое - вот оно, рукой дотянуться, - и ведь это полтора миллиона, и двести тысяч чистейшего капитала. Ведь на эту сумму можно выиграть два миллиона! И выиграю, выиграю наверняка!” Но это - будущее. А в настоящем - кругом долги и кредиторы, которые буквально с ножом к горлу. Да еще и ославить грозят, в “книгу клуба” внести запись. Ой-е-ей! И актер, который вроде бы не демонстрирует избыток блеска, щегольства, особой харизмы обаятельного негодяя, вдруг вызывает несомненную симпатию к своему герою - тот готов с гордо поднятой головой встретить валящееся на него бесчестье. В оправдание (не актеров - зрителей с их порой затейливыми симпатиями) могу лишь сказать, что восхищает в Кречинском не его аура покорителя женских сердец и уж тем более не повадки жулика, пусть и высшего разряда, - восхищает находчивость человека, придумавшего выход из безнадежной ситуации. Грустно? Немного. Современно? О да...
А Нелькин и вправду “репа пареная”...
Неудивительно, что зло оказывается привлекательным, полным энергии и силы, а вот добро.
Добро в обличии Нелькина (артист Олег Чиганов) и так-то в самой пьесе, по словам известного русского литературного и театрального критика Аполлона Григорьева, выглядящее “немощно и хило”, уж совсем какое-то аморфное, безликое и не вызывающее симпатии. Хоть и парадоксально, но ловишь себя на мысли, что не случись в финальной сцене Нелькина с его упрямым желанием докопаться до истины, и удалась бы блестящая авантюра Кречинского, и вправду он снискал бы себе славу -уж в глазах-то Расплюева и Федора точно! И доброе бы вроде дело сотворил сосед Муромских, безответно любящий Лидочку, разоблачив аферу, а вот не вызывает он восторга. Не соперник он Кречинскому, и любовь его какая-то пресная. “Пареная репа” - да и только: правильный, принципиальный, дотошный, рассуждающий о силе правды и справедливости, но ни на миг не задумавшийся о том, что своим “правдоискательством” он приносит Лидочке не только сердечную боль, но и вероятность остракизма в кругу аристократов, куда она с таким трудом стала вхожа. Да уж, вот любит - так любит. Или дело в том, что он еще один искатель Лидочкиного приданого?
“Сорвалось!”
И тут приходит в голову, что, может, сам-то Нелькин в исполнении Олега Чигано-ва не так уж и плох - это автор, Сухово-Кобы-лин, язвителен и зол, поскольку его “Свадьба Кречинского” родилась из собственной, весьма непростой, биографии? Ведь писал он “Свадьбу”, находясь в заключении по подозрению в тягчайшем преступлении - причастности к убийству любимой им женщины, и рассеять это подозрение оказалось не в его силах до конца жизни. Лишившись и горячо любимой им женщины, и своего доброго имени, он писал “Свадьбу Кречинского”, твердо веря, что когда-никогда, а кошмар все же рассеется, что жизнь войдет в свою колею. И его Кречинский тоже надеется, что все в конечном счете обустроится - не он же первый, в конце концов, женится по расчету - не по любви, а на деньгах? И не в первый раз ему, праобразу “великого комбинатора”, выпутываться из неприятностей. И не такое он в жизни переживал - как-нибудь и это перемелется.
Увы, сорвалось. Оно звучит, это финальное, знаменитое “Сорвалось!”. Но, как представляется, у спектакля нет четкого финала. Кто же такой Кречинский? Подлец, жертва игорной страсти (мы “видели” этот хореографический мотив) или раскаивающийся человек, осознающий, что потерял любовь?
Дано ли любви спасти мир?
И здесь самое время вспомнить о женских ролях в спектакле. Лидочка Муромская в исполнении Юлии Филипповой в начале спектакля - наивная простушка, живущая по канонам полусвета, притом что самой себе она кажется холодной и недоступной, но прекрасной камеей. Ну что стоит Кречинскому очаровать, свести с ума такую романтичную, выросшую если не на романах, то на романсах уж точно, дурочку? Но до чего же хороша она в финальной сцене, в той отчаянной попытке сохранить остатки гордости, склеить осколки напрочь разбитого сердца, которая столь же очевидна, сколь и пронзительна, когда она сначала медленно, будто бы освобождаясь от иллюзий счастья первой любви, а потом все быстрей и неистовей кружится в вальсе - одна на сцене. И в этом вихре - столько страсти, столько боли по несбывшемуся счастью, что не требуется особой театральной искушенности для того, чтобы понять: Лидочка в одночасье повзрослела, Это уже не та романтически настроенная, нежная девушка, которая от большой любви и (увы и ах!) совсем небольшого ума так легко оказывается в искусно расставленной Кречинским ловушке. Это - женщина, которая в горе оказалась на столь характерной для русской классики нравственной высоте. Она спасает несостоявшегося мужа от Владимирского тракта, отдав ростовщику Беку (артист Леонид Г ой) великолепно ограненный бриллиант. “Вот булавка, которая должна быть в залоге, - говорит она ростовщику. - Возьмите ее. Это была ошибка”.
К сожалению, чудес в реальной жизни не бывает
И паузы, которыми она перемежает свой короткий монолог, и тот надрыв, с которым она его произносит, - свидетельство той боли и стыда, которые придется еще пережить этой наивной провинциалке, вознамерившейся стать примой чванливой, злой и спесивой “аристократической” Москвы. Но не спасти человека, которого она, вопреки всему, продолжает любить, Лидочка просто не может. Не умеет она иначе! Только вот может ли любовь, даже такая жертвенная, спасти если и не весь мир, то хотя бы участников разворачивающейся на глазах у зрителей драмы? К сожалению, чудес в реальном мире, в отличие от того, в котором до поры живут Лидочка Муромская и ее тетушка Атуева, не бывает.
Атуева в исполнении Светланы Рязанцевой - тема для самостоятельного разговора. Здесь же лишь скажем, что ее работа - самое точное попадание в драматургический материал. Во всяком случае, критики-эксперты, входящие в состав жюри Рыбаковского фестиваля, в этом мнении были единодушны. Равно как и в весьма доброжелательной оценке работы другого артиста труппы - Михаила Кривоносова, сыгравшего в спектакле Расплюева - того самого “маленького человека” из русской классики, что непременно метит в Наполеоны, если только не довольствуется - из чувства самосохранения, как в пьесе “Кречинский” - ролью “первой скрипки” в его окружении.
Такова уж классика.
В целом же радостно за творческий успех коллектива Брянского театра драмы, доказавшего, что сюжет позапрошлого века способен увлечь - и увлекает! - вдумчивого зрителя без какого бы то ни было насильственного осовременивания. Почему? Да уж очень актуален и современен сам автор -Александр Сухово-Кобылин. Для его героев деньги - цель, деньги - счастье, деньги - мерило всего и всех. В общем - вечная тема золотого тельца...
И я точно знаю, что потянет прийти на спектакль снова: таково уж свойство классики, над которой и вправду не властно время.
Мнение.
Заместитель художественного руководителя Государственного академического Малого театра России (члена Союза театров Европы), кандидат искусствоведения, театральный критик, лауреат премии Мрсквы и "Золотая лира, главный редактор журнала "Просцениум. Вопросы театра", Вера Анатольевна Максимова: "Трогать Кречинского колоссальный риск. Потому что за пьесой такая череда спектаклей и великих исполнителей. У нас сегодня на сцене идет "варение" двух направлений: радикального театра - театра, который называет себя авторским, метафорическим и театра который тяготеет к традиции, то есть театр, который уходит в глубину автора и потом подымается или не подымается. И то и то возможно, когда это оправдано, когда ты понимаешь почему они на это решаются. Сама традиционная форма не спасает никогда и ничего ужаснее спектакля унылого и серого, традиционного, представить себе нельзя"